Доедать не обязательно - Ольга Юрьевна Овчинникова

Всё кончается, слышишь, жизнь моя?

(Вера Полозкова, «Да, вот так»).

Холодная капля шлёпнулась Соне на лоб, разметавшись брызгами по сторонам. Она сползла с кровати, оттащила её, – та железно заскрежетала ножками, – и подставила под капель тазик. К обеду вода, просачиваясь в щель на замызганном потолке, закапала методично, как метроном. Тяжёлый снег, ежегодно прессующий рубероид на плоской крыше, сделал своё мокрое дело, – она протекла, – это и стало началом конца.

Общага после пожара в отсеке пропиталась стойким запахом гари, который не выветрился даже за год и теперь примешивался к сигаретному дыму, идущему с кухни, – а запахи Соня стала чуять острее, – и вдобавок из-за двери понесло лютым холодом. Окно Зойкиной комнаты затянули худым целлофаном, завалили ватным матрасом, приколотив его гвоздями к раме, и законопатили щели чем попало, – лишь бы не дуло. Но дуло всё равно. Матрас отсырел, покрылся плесенью и вкупе с почерневшими стенами смотрелся как деформированный глаз дремлющего голема.

Неоплаченных квитанций скопилась целая стопка, и на трёх последних красовалось зловещее: «Выселение за неуплату!»

Цифры удручали.

Работу переводчика Соня потеряла вместе с телефоном, и деньги закончились. Совсем.

Она закуталась плотнее в балахон, из которого не вылезала, и высыпала в банку со стылой водой остатки растворимого кофе. Помешала, побрякала ложкой.

Неторопливо свернула в трубочку стопку квитанций, сунула их в опустевшую жестянку и, недолго думая, запихала туда же таблетки – все три пачки, утопив их поглубже пальцем. Запулила в мусорное ведро: пи-и-иу! Точно в цель.

– Бинго!

Кофе был мерзок, отдавал табаком; крупинки горчили на языке. Слегка пригубив его, она опустила банку на стол и уставилась на руки. Плотная кожа отливала глянцем, и это можно бы было списать на побочку таблеток, но сухость, мучившая её во время курса, сейчас исчезла, уступив место неимоверной гладкости.

Повинуясь странному зову, Соня приблизила к зеркалу лицо и пристально уставилась на своё отражение. Волосы… Волосы, стриженные неровным ёжиком, отливали кроваво-красным. Но это ещё что! Глаза, которые всегда были неопределённого серого цвета, сейчас полыхали, точно огненные рубины.

Она отпрянула.

«Дракон – это и есть ты», – вспомнилась фраза Глор.

Соня достала из ведра напичканную таблетками банку, посмотрела в её глубину, а затем аккуратно, словно живую, положила обратно. В голове отчётливо прозвучало: «Выйди на улицу, детка!»

О, этот знакомый голосок – мурчащие, гнусавые нотки! Она никогда не слушалась Глор, делала наоборот…

– Ладно-ладно. Иду, – для пущей уверенности Соня произнесла это вслух, направляясь к выходу.

Снаружи пахло умирающей осенью. Туманная влажность, чвакающая под ногами грязь, запах прелых листьев вперемешку с отживающей травой, среди которой торчали голые стебли с опустевшими венчиками и скрученными, пожухлыми листьями, – всё говорило о приближении долгой, холодной зимы. Накинув на голову капюшон и утопив ладони в карманах, Соня медленно побрела по городу.

Даймон, конечно, вынул из неё изрядно. Особенно эпизод с этим Жорой, который встретился ей у озера…

«Соня, давайте поговорим».

«Леди, Вы что, не узнаёте меня?»

Она дотрагивается до шеи, сухо откашливается. В мысли врывается резвый мальчишеский гомон:

– Держи! Держи его!

Три пацана – один из которых толстопузый бугай – гоняют маленького чёрного котёнка. Тот мечется зигзагами, припадает к земле и, сорвавшись, скачет в сторону ближайшего дома. Улюлюкая, малолетние паршивцы несутся вслед.

Котёнок тыкается в решётку на подвальном окне и ныряет вниз по лестнице, ведущей к заколоченной двери, где оказывается в абсолютной западне – пробегает по периметру, забивается в угол.

Мальчишки окружают яму. Толстяк, подобрав кусок кирпича, целится и уже примеряется кинуть его, но Сонин визг, сотрясающий микрорайон децибелами, оглушает всю троицу разом.

– Стоя-я-ять!

Два пацана кидаются прочь, а тот, что с кирпичом, мешкает – он-то ей и достаётся. Не успевает пузан сделать и шагу, как та уже держит его за грудки, – только ноги болтаются в воздухе.

Его отбежавшие друганы оглядываются, и один, поскользнувшись, плюхается ничком.

– Зырь! – тычет он на хрупкую женщину, которая, изрыгая проклятья, трясёт их напарника. Кирпич выпадает из безвольной руки, и сам парень, похоже, скоро отдаст концы: лицо белое, волосы на голове топорщатся дыбом.

– Офигеть!

Хватая друг друга за локти и припадая к земле, они подкрадываются к Соне, которая гневно читает нотацию, сдабривая её крепкими матами. Наконец, плотоядно рыгнув, она отбрасывает его, не сильно и размахнувшись, – тот катится кубарем: два оборота… Три.

Соня оборачивается так резко, что капюшон падает, обнажая морду ящера с глазами, полыхающими огнём. Сквозь стиснутые саблевидные зубы просачивается свист, леденящий душу.

С громким визгом пацаны бросаются врассыпную.

Соня садится на корточки, набрасывает на голову капюшон и ощупывает лицо, трансформируясь обратно в себя.

Заглядывает в яму – котёнок по-прежнему там.

– Шёл бы ты отсюда, дружок, – хрипло говорит ему Соня, поскрёбывая кожу на руках. – Вернутся же…

Котёнок пискляво мявкает. Глаза слезятся, и сам какой-то грязный, жалкий.

– Ещё и больной в придачу, – констатирует Соня. – Зима на носу. В общагу с тобой нельзя, да и выселяют меня. И денег нет.

Она спускается по ступенькам, садится на нижнюю. Котёнок безобразен и тощ: голова огромна, пузо и хвост щедро измазаны грязью, – весь такой из себя несуразный, несоразмерный.

– Ну иди сюда, – Соня протягивает руку. Котёнок даже не думает убегать, а наоборот подходит ближе, таращит селадоновые глаза. – Вдвоём и зимовать веселее, верно?

Она подхватывает его под круглый живот, суёт за пазуху, и котёнок, покопошившись, устраивается, высовывает наружу голову.

– Девушка! У Вас всё в порядке? – щуплый парень в пальтишке, близоруко щурясь, смотрит на Соню сверху.

– Что? – переспрашивает она так радостно, словно, сидя в яме, наконец докричалась до помощи.

– Простите. Я услышал крики. Из окна смотрю – пацаны кого-то гоняют. Пока спускался – а тут Вы.

– Это котёнок. Возьмите себе котёнка, – Соня указывает на торчащую сопливую моську.

– Я бы рад. Но у мамы аллергия на кошек.

– Понятно. Его надо ветеринару показать, – Соня поднимается по ступенькам. – А у меня денег нет.

– Д-д-деньги есть у меня! – парень шарит в карманах, достаёт и суёт обратно очки с толстыми линзами, извлекает на свет сигареты и, наконец, суматошно вытаскивает несколько мятых купюр. Протягивает их Соне. – Держите. Вот.

– Спасибо, – отвечает та, приседая в неловком реверансе, и протягивает руку, от чего рукав балахона задирается, обнажая запястье, покрытое глянцевой чешуёй.

Парень, сунув деньги, щурится, добывает опять очки, нахлобучивает их на нос и вздрагивает.

– Ой, – бормочет он, отступая и прижав ладонь к груди. – Я Вас узнал. Зимой, помните? Новый год… Вы сигареты спросили…

Соня смешливо морщится:

– Вы обознались.

– Да нет, пачку забрали. Вот такую же, – парень вытягивает дрожащую руку с мятой пачкой сигарет.

– Я не курю, – пожимает плечами Соня, всматриваясь в лицо. – Но мне тоже кажется, я Вас где-то встречала…

– Удачи… – поперхнувшись, коротко прощается парень, семеня ногами и пятясь. Уходит, беспрестанно оглядываясь. У поворота кричит: – У Вас там кровь! На лице!

– Стойте! – кричит Соня. – Я вспомнила! Вы были у озера!

Но тот уже скрывается за углом, и от арки отражается звучным эхом топот бегущих ног.

Соня же, прижимая к себе котёнка, подходит к припаркованной рядом машине, смотрится в боковое зеркало и вытирает нос рукавом, стараясь не запачкать купюры, зажатые в кулаке.

– Странный какой-то, – бубнит она.

Через полчаса Соня уже сидит в ветеринарке. Вот мужчина с догом прошёл на стрижку когтей, вот кошку забрали на операцию, – больше в очереди никого.

– Нельзя ни к кому привязываться, – шепчет Соня сама себе. – Всё же потом теряешь… Ну вот зачем я…

– Аля, зови следующих! – слышится женский голос.

Администратор – миловидная девушка с чёрной косой, перекинутой через плечо – распахивает дверь, приглашает:

– Проходите.

Соня подхватывает котёнка, заходит.

– Что случилось? – спрашивает её докторша в мятом, покрытом пятнами халате, молния которого расползается снизу. На шею надет ортопедический воротник.

– Да вот, – Соня ставит котёнка на стол и, спохватившись, прячет в рукавах руки.

– Мальчик? Девочка? – та поворачивается всем корпусом – видимо, шея болит.

– Я не знаю.

– Давайте посмотрим, – врач принимается